Первое сентября – это всегда немножко страшно, особенно, для первокурсника-иногородника. Незнакомый город, толпы куда-то спешащих людей, университетский кампус и корпуса, в которых так легко заблудиться… А как было сто лет назад? Музей истории Пермского университета публикует несколько фрагментов воспоминаний выпускников медицинского факультета Пермского университета первой половины 1920-х гг.
Иван Степанович Богословский – студент-медик Варшавского (с 1914 г.), а затем Казанского (с 1915 г.) университетов, студент-вольнослушатель Пермского университета и препаратор профессора И.П. Коровина (с 1917 г.), ассистент профессора В.Ф. Симоновича (с 1920 г.). В годы эвакуации Пермского и Казанского университетов в Томск (1918-1920 гг.) посещал лекции преподавателей трех университетов – Томского, Казанского и Пермского – в качестве студента Казанского университета. В 1922 г. сдал государственные экзамены в Пермском университете.
“В Перми в составе Университета в это время функционировал уже второй курс медицинского факультета. Чтобы не болтаться без дела, я устроился вольнослушателем медицинского факультета, фактически его не посещал, т.к. мне нечего было там делать. На мое счастье в Перми уже был профессор патологической анатомии (III курс) Коровин Иван Петрович, прибывший из Петербурга из Военной Медицинской Академии. Это был один из организаторов Университета, уроженец Камышловского уезда Пермской губернии, окончивший Пермскую Духовную Семинарию. Через своего отца я познакомился с Коровиным, и он принял меня на службу препаратором будущего патолого-анатомического института.
И.П. Коровин, работая в Петербурге, имел свою клинико-бактериологическую и патолого-анатомическую лабораторию, лучшую в столице (на ул. Жуковского). Поехав в Пермь на кафедру патологической анатомии Университета, Коровин привез с собой эту лабораторию. Приехав в Пермь, купил у ветеринарного врача … двухэтажный деревянный дом по Вознесенской улице №91 (Луначарского). Когда я пришел на квартиру Коровина, то я был поражен обилию банок, инструментов, которыми была набита его квартира. Коровин привез с собой и служителя, который работал с ним в Обуховской больнице (секционной). 30 лет, звали его Михаил, «Михайло» – так называл его Коровин. Это солидный с длинными усами, вышколенный и в то же время очень опытный секционист. Необходимо было налаживать кафедру, и Коровин в то время нуждался в помощнике. Таким оказался я в должности препаратора.
[…] Университет построил в усадьбе психо-больницы каменную аудиторию для анатомии, под кафедру которой было предоставлено одно из Зданий психо-больницы. […] Здесь-то и должен был устроиться проф.
Коровин со своей лабораторией. Кафедра получила достаточно просторное помещение, хорошую ступенеобразную аудиторию (выстроенную по проекту проф. В.К. Шмидта), подвал, соединенный подъемщиком. В этом же здании получил комнату «Михайло» со своей женой Ульяной. Рядом с этим зданием находилась «усыпальница» псих. и областной больницы с небольшой домовой церковью, обслуживаемой сторожем Яковом.
В большой светлой аудитории И.П. Коровин устроил три больших секционных стола. Вскоре же при участии опытного и искусного «Михайло» начались вскрытия. […] Трупного материала было более чем достаточно, в чем помогал сосед Яков, служивший много лет при «усыпальнице». Для обработки этого материала и помощи профессору вскоре был избран на должность ассистента кафедры заведующий патолого-анатомического отделения Бактериологического института (в соседстве расположенного от кафедры) Баджиев Георгий Иванович, чрезвычайно любезный и, по-видимому, знающий свое дело кавказец, окончивший Саратовский Университет (умер от диабета в должности ассистента кафедры).
Я, если не считать бывшей студенческой работы с препаратами на практических занятиях в Казани, был не опытен в этих делах. И на первое время моя работа заключалась, кроме присутствия на секции, в работе огромного количества микроскопических препаратов, привезенных Коровиным из СПб.
[…] Появившись в Перми первым медиком, И.П. Коровин вел прием больных на дому и имел большую врачебную практику. Я часто посещал вечерами квартиру Ивана Петровича и был свидетелем больших очередей в зале у кабинета. […]
Зима прошла в довольно ровной и спокойной обстановке. Жизнь в городе шла своим чередом. Весной мама перенесла воспаление легких. Лечил ее появившийся в эти годы врач А.П. Борщев, который рекомендовал, учитывая порок сердца, спокойную обстановку или санаторий. […] Я продолжал службу в Университете, т.к. при призыве студентов я прошел комиссию как рядовой студент, а не как медики, которые были призваны в армию. Врачебной комиссией я был откомондирован по зрению. Весной в городе появилось Управление Красного Креста, к работе в которой были привлечены проф. Карташевский и проф. Коровин […].
Студенческая жизнь – эпизоды. Рассказ В.С.Желтикова
В.С. Желтиков окончил 4 класса Архангельской Духовной семинарии … [неразборчиво] села, как сам говорит, «многое не знаю». Став студентом Пермского Университета, жил в общежитии студентов №2 на Заимке (3 этаж геологического корпуса). Столовая и общежитие были на 3 этаже химического корпуса.
Как-то придя в столовую, читая меню, увидел зразы. Не имея понятия об этом блюде, понял, что что-то дается [3 раза], подойдя к буфету, сказал: «Мне [три раза]». После некоторого уточнения получил зразу, и «тут-то, – говорит, – я узнал, что это за блюдо».
Рассказ второй. В родных местах Архангельской губернии овощи плохо росли, огурцы бывали очень редко. Проходя по улицам Перми зашел в погребок (фруктовая лавка […]). Увидев много рассортированных яблок, заметил среди них очень красные, значит, подумал он, это наиболее спелые. «Дайте мне пару вот этих», – сказал, указав на красные. «Я не назвал их (ибо не знал), татарин тоже ничего не сказал. Время было вечернее, сумерки. Положив купленное в карманы, пошел. «Дорогой «заело» любопытство, вынул одно, попробовал, не понравилось, попробовал еще – еще более не понравилось, выбросил». Придя в общежитие, сказал товарищам: «Скажите, что я купил». Когда вынул из карманов уцелевшее, то сразу несколько голосов: «Это помидор, а не яблоко». Так произошло знакомство с помидорами”.
Богословский И.С. Мемуары. Т. 2. С. 8-10, 13, 32а-33а. Пермь. Примерно 1963-1964 гг. Архив семьи Богословских.
Елена Никифорова – первая студентка-женщина медицинского отделения (с 1917 г. факультета) Пермского университета, поступила в 1916 г., окончила университет в 1924 г. Третья жена профессора А.А. Заварзина (1924-1930 гг.).
“Пермский Университет открылся в 1916 г. как отделение Петербургского Университета. Одним из факультетов этого Университета был медицинский, студенткой которого была зачислена и я. Алексей Алексеевич Заварзин был не только нашим профессором, он был одним из самых активных администраторов нашего дорогого Университета. Он был тогда молод, полон энергии и кипучей деятельности. Ему было тогда только 30 лет. Всех нас студентов 1916 года он привлекал своей удивительной простотой, с которой он к нам подошел.
Нельзя говорить об Алексее Алексеевиче, не связывая этого со студенчеством 1916 г. Мы съехались со всех городов и глухих медвежьих углов. Многими студентами поступления в Университет в дореволлюционное время руководила тяга к знанию. Пришли мы, зная, что учиться нам будет тяжело, т.к. на стипендию могли рассчитывать только немногие, остальные могли рассчитывать только на свой личный случайный заработок. Мы знали, что на пути нашего стремления к знанию стоят большие трудности, и мы их не боялись.
Вторая трудность наших студенческих лет была империалистическая война и связанная с ней эпоха последних дней царизма. В эти годы даже … [неразборчиво] студенческие собрания не разрешались, и мы их устраивали тайно, когда каждый из членов президиума рисковал попасть в лапы царской охранки, как неблагонадежный. Понятно поэтому, какова была настороженность студенчества по отношению к целому ряду наших профессоров.
Иное отношение студенчества было к профессорам молодым, понимающим настроения студенчества, к каковым мы относили и Алексея Алексеевича. Нас привлекала к нему особая любовь Алексея Алексеевича к молодости, и его талант как педагога-друга, который не только знал нас всех по аудитории, но к нему мы шли с любым нашим вопросом и вне учебное время. Таковы были взаимоотношения Алексея Алексеевича со всеми студентами 1916 г.
Особенно знал Алексей Алексеевич нас, студенток университета, так как нас было только три. Это он назвал нас «Бабушками Университета». Нас было три:
“Бабушка № 1”, я – Никифорова Елена Алексеевна из города Вятки;
“Бабушка № 2” – Ржаницина Елизавета Сергеевна, г. Оханск;
“Бабушка № 3” – Морозова Инна из Уфы.
Отношения А.А. ко всем нам, женщинам, поступившим в 1916 г. в Университет, было исключительное. Большинство женщин тех времен шло в Медицинские женские институты, в Университет поступали единицы женщин, т.к. требовалось окончание гимназии с золотой или серебряной медалью и Аттестат зрелости, подготовка к которому в те времена требовала для большинства целого года. Алексей Алексеевич ценил в нас особенно наше упорство и на всем протяжении университетского курса особенно следил за нашими успехами и всячески нам помогал. […] Больше всего поддерживала связь с его лабораторий Елизавета Сергеевна Ржаницина, «Лизочка», как называл ее Алексей Алексеевич и как звали ее наши студенты 1916 г. Меня студенчество и Алексей Алексеевич знали, как “Бабушку Университета № 1”, называя меня Еленой. У меня был матрикул № 1, так как я была первой действительной студенткой, зачисленной в Пермский Университет. Всего на всех факультетах нас было 14 человек, из них 3 на медицинском факультете! […]
Перейду непосредственно к воспоминаниям об Алексее Алексеевиче в 1916 году. Первая встреча с ним произошла на торжественном открытии в здании Мариинской гимназии, которое состоялось в 1916 г. 14 октября (эту дату мы, студенты 1916 г., твердо помним, так как отмечали ее всегда, устраивая традиционные студенческие вечеринки, иногда с профессорами, туда обязательно приглашали А.А.). […]
Мне выпала честь на этом празднике указывать места профессорам и приглашенным гостям. Здесь я в первый раз увидела Алексея Алексеевича. Он выделялся из всех посетителей своим огромным ростом и своим веселым характером, так как везде, где он находился, был слышен его смех, который был особенно заразителен.
Следующая встреча с ним произошла на лекции. Он читал нам курс цитологии. Это было в помещении бывшего Кирилло-Мефодиевского училища, теперь здание педтехникума. Лекции Алексея Алексеевича всегда привлекали полную аудиторию. Мы старались на лекции никогда не опаздывать, так как трудно было получить место. На его лекциях всегда давался такой материал, который дополнял книгу и, только слушая его лекции, можно было хорошо усвоить учебник. […]
В дополнение к курсу лекции интересны были его демонстрациями препаратов. Демонстрации происходили в прекрасно оборудованной гистологической лаборатории, которая располагалась в этом же здании. Демонстрировал и давал объяснения чаще всего Алексей Алексеевич сам. Его помощником были его ассистенты Юрий Александрович Орлов – “Юрочка”, Данини – “Даниночка”, позднее Лазаренко Федор Михайлович, или “дед Лазарь” – так называл его Алексей Алексеевич и мы, студенты. Но самыми интересными и прекрасно поставленными были практические занятия в гистологической лаборатории.
Занятия Алексей Алексеевич тоже любил проводить сам. Практические занятия были очень интересны, т.к. они каждого из нас приучал работать самостоятельно. К плохой работе, к всяческого рода небрежностям в работе Алексей Алексеевич был строг. Он применял и такой прием, как в шуточной форме отмечать наши ошибки и недостатки, и от этого каждому из нас было особенно неудобно. Горе было тому студенту, который попадался на его «острый» язык”. […].
Никифорова Е.А. Воспоминания об Алексее Алексеевиче Заварзине, любимом профессоре студентов 1916 г. Пермского университета. Составлены «бабушкой № 1» Пермского Университета. Студенткой (матрикул № 1) Пермского университета Никифоровой Еленой Алексеевной. Ленинград, 1947. С. 2-10. Архив семьи Заварзиных.
А.П. Соколов – выпускник медицинского факультета Пермского университета 1924 года.
“В Пермь прибыл в начале октября 1917 года. Путь из Калуги до Перми был сложным и утомительным. Вследствие Всероссийской забастовки железнодорожников пришлось добираться до Перми через Челябинск, Екатеринбург (Свердловск) с двумя пересадками. В пути сблизился с рабочим мотовилихинского завода (фамилию его не помню). Это был вполне интеллигентный человек с широким общим и политическим кругозором. Он ознакомил меня с историей рабочего движения на Урале и в частности с революционной деятельностью Мотовилихинских рабочих. В Пермь приехал поздно вечером, и мой спутник предложил переночевать у него.
Утром направился в канцелярию университета. Правление находилось в доме Камчатова по Красноуфимской (ныне Куйбышева) улице. Входил в правление с трепетом и волнением. Секретарь по студенческим делам Фердинанд Карлович Лямберт принял очень любезно, быстро оформил все необходимые документы, выдал ордер на общежитие и сообщил адрес расположения кафедр и студенческой столовой. Ф.Е. Лямберт – рослый крупный мужчина, был высококультурным человеком. Обладая феноменальной памятью, он большинство студентов знал по имени и отчеству. Меня поразил исключительный порядок в канцелярии, учтивость в обращении со студентами.
[…] Пермь тогда представляла обычный по величине Губернский город (50-60 тыс.) с деревянными тротуарами (кроме центра) с большим количеством по тому времени учебных заведений. В Перми было 14 средних учебных заведений, среди них торговое, коммерческое, речное училища, которые определяли географический и экономический облик города. Пермь славилась своим оперным театром. Был неплохой стационарный цирк Коромыслова, ряд кинематографов. Пермь со всех сторон была окружена лесами, которые хорошо защищали ее от ветров и пыли. Все улицы прямые и именовались в большинстве названиями уездных городов, входящих в состав Пермской губернии – Кунгурская, Осинская, Соликамская и т.д.
К вечеру, утомившись, пришел в общежитие, которое помещалось на углу Екатерининской и Кунгурской улиц (Большевистской и Комсомольского проспекта) в деревянном двухэтажном здании купца Трубина.
[…] Общежитие было совершенно неблагоустроенное. Техничка (по современной терминологии) провела меня в небольшую угловую комнату. В комнате стояли голые без тюфяков и постельного белья деревянные топчаны, четыре из них прикрыты газетами. На пятом газеты не было. Вот этот топчан мне и предложено было занять. На мой недоуменный вопрос “Это все?” обслуживающая общежитие ответила:
“Да. Здесь все сподвижники, все апостолы, и ты будешь среди них”.
В комнате апостолов не было. После продолжительной прогулки я уснул. Проснувшись, увидел, сподвижников, пьющих чай. Я охотно присоединился и стал знакомиться. Моим соседом по топчану был студент-естественник Геннадий Цыбеев, окончивший Омское реальное училище. Это был несомненно, талантливый человек, но большой скептик и индивидуалист. Он ни во что и никому не верил. […] Запомнился мне и второй товарищ по комнате – студент-математик, Пономарев, из гимназистов. Добродушный увалень, горячий полемист с неоформленными политическим взглядами, примыкавший к левому крылу демократов. Остальные двое были из семинаристов Архангельской губерний, замкнутые без выраженной индивидуальности; монахи мы их называли.
Во второй большей комнате размещались не менее двадцати человек. Были здесь “апостолы”, но у большинства были соломенные тюфяки (мы их получили лишь через два месяца). Среди этой группы было два священника в своей традиционной одежде. Один из них студент-медик И.П. Козлов был моим напарником по практическим занятиям по анатомии, достаточно образованный с прогрессивными взглядами. Жили дружно. Никаких пьянок, разврата не было и в помине. Запоем коллективно читали газеты, шумно и страстно обсуждали политические события. Часто посещали оперный театр, в котором были хорошие вокалисты. […] Реже посещали цирк и очень редко кино. Интерес представляли студенческие сходки. Надо заметить, что пермское студенчество не имело традиций, его можно назвать серым, провинциальным, ибо студенты были выходцами из глухих окраенных губерний. Я не знаю, были ли студенты, кроме меня, из центральных губерний. Имея полную возможность учиться в Московском университете я выбрал Пермь. Мною руководила, во-первых, романтика (меня манил седой Урал), во-вторых, в 1917 году в Московском университете не было нормальных условий работы. Мой земляк, проф. ботаники Пермского университета (в последствии академик) А.А. Рихтер рекомендовал мне Пермский университет где можно спокойно и хорошо учиться.
Среди Пермских студентов не было белопокладчиков-аристократов, бездельников. Не было среди студентов и оформленных политических течений. На сходках больше упражнялись в красноречии. Заметное влияние оказывали эсеро-меньшевистские взгляды. Группы большевиков, по-моему, не было. Мне известен лишь один большевик, студент-юрист Николай Педучев, председатель Пермского ревтрибунала.
В общежитии много пели; и пели, надо сказать, хорошо. Наиболее популярными были студенческие песни московских студентов “Быстры как волны”, казанских студентов “Там, где тинный Булак”, “Из страны страны далекой”, “Солнце всходит и заходит”, “По пыльной дороге телега несется” и многие другие дореволюционного периода. С особой эмоциональностью исполняли международный студенческий гимн “Гаудеамус”.
Соколов А.П. Мои студенческие годы (к истории Пермского медицинского института). Пермь, 1975. С. 6-11. Архив Музея истории Пермского университета.
